Третий этюд — характер.

Характер — бешеный. Фантазерка. Волшебница. Бесноватая фея, чеканящая чечетку. Черточки накапливаются в логике ералаша и калейдскопа, логика угадывается «между строк» Логика отважного напора, пламенного воодушевления. Все нипочем. Горит. Лечит огнем. Готова прослыть истеричкой. Летает на метле, «вращая Космос волей каблуков». Что-то звездное. Музыка звезд. «Истощенье сил и нервов» — как знак осуществленности. Дурочка. Пантерочка. Снегурочка. Уродина…

Последнее самоопределение обрамлено строками, звучащими как заклинание:

Кому ты нужна, уродина,

Лохмата, смешна, тонка?

Да разве что только Родине

В качестве позвонка…

Какой Родине? Где она тут? Или это путаница? Но в мире вообще все — путаница. Все сыплется, как из перевернутой пудреницы. Дворцы — на песке. Идешь по несуществующим следам. «На вершине двуглавой империи» воздвигаешь «стихов кавардак». И это поднято — в качестве флага! «Может, мне сплести себе сетку тесную, чтоб была вселенная не видна?»

Вот он, стык характера и мироздания. Вселенная — видна. Слишком видна. Так отчетливо видна, что может ослепить. Видна как целое: от бумажной лодочки до «Титаника», от ежика, убитого детьми, до паучка, сплетшего сетку. Мир един. Он не расколот на черных и белых, на своих и чужих, на доброе и злое. В нем нерасчленимое двоевластие свободы и плена. И все равны. Праведники играют с бесами, больно всем.

Бабушка сказки сказывает про Греку, что ехал через реку. Но бабушка и правду рассказывает, как чаек остыл. Внучка слушает то, что «меж строк».

Помнишь, с сухариком и без сахарина?

Год сорок первый, две дочки на руках.

Стелет над Яхромой смерть зимы перину.

Холодно мужу-то в стертых сапогах.

Меж строк — озноб. Сердце пылает, а в мирозданье холодно. В мирозданье голодно, а все едят. Слушайте, как прорвется: «Мыши кушают зерно. Мне же это все равно. Ни гумна нет, ни зерна, ни картошки, ни хрена. И ни лета нет, ни стуж, только дети, только муж, только стирка да стряпня, штопка-дырка у меня. Только мыши в уголке да комар на потолке. Все пищат и все гудят. Что же, блин, они едят?»

Вот и свяжите строки с междустрочьями: как горит этот пламень в этом холоде. Вот и соедините ближний мир, глажку-полоскание, — с тем, куда душа улетает: «я улетаю, чтобы боль своей души в закатной синьке звездных грез ополаскивать». Вот и судите, что тут из чего: то ли ледяной отчужденный мир мобилизовал в этой душе двужильную живучесть, то ли душа горячая ощутила в себе такой кураж, что не боится, играя ва-банк, пропускать озноб через себя.

Все глупо, все ненужно, и все-таки ура!

Я солнечную клятву несу на плавниках.

И даже если это — вселенская игра,

Цветы ее победы — в Господних парниках.

Поиск по сайту: