Строфа – группа стихов (строк), на протяжении стихотворного произведения или его части - повторяющаяся, объединённая в некое целое:
1) по смыслу 2) по интонации 3) по рифме (определённому способу рифмовки).
Виды строф:
I. Простые:
1. Дистих (или двустишие) – (схема рифмовки: АА) две строки.
А. Нестрофические двустишия – не образуют отдельную строфу и не отделяются пробелами от других строк.
Встречаются:
- В стихотворениях вольной рифмовки - в них используется смешение различных схем рифмовки (смежной, кольцевой, перекрестной) и нет разделения на строфу. Пары, создаваемые смежными рифмами, и есть наши нестрофические двустишия.
Отечески пенаты, О пестуны мои! Вы златом не богаты, Но любите свои Норы и темны кельи, Где вас на новосельи Смиренно здесь и там Расставил по углам; Где странник я бездомный, Всегда в желаньях скромный, Сыскал себе приют. (К. Батюшков)
- В александрийском стихе.
Александрийский стих - твердая форма, пишется шестистопным ямбом со смежной рифмовкой и регулярным чередованием пар мужских и женских рифм. Этот стих встречается в двух основных формах – свободной и замкнутой.
--Свободная форма александрийского стиха - в 18-м веке использовалась преимущественно в драматургии: реплики персонажей могут включать не только половины одного двустишия, но даже части одного стиха.
--Замкнутая форма александрийского стиха - либо с замыканием фразы в конце рифменной пары, либо с переносом ее в следующую.
Мой голос для тебя и ласковый и томный Тревожит поздное молчанье ночи темной. Близ ложа моего печальная свеча Горит; мои стихи, сливаясь и журча, Текут, ручьи любви; текут полны тобою. Во тьме твои глаза блистают предо мною, Мне улыбаются - и звуки слышу я: Мой друг, мой нежный друг... люблю...твоя... твоя!.. (А. Пушкин)
--Александрийский стих в русском стихосложении - состоит из двустиший цезурованного шестистопного ямба с парными рифмами, попеременно то мужскими, то женскими - обязательная форма классической трагедии и героической поэмы.
Б. Строфические - четко замкнуты тематически, разделяются пробелами. Двустишная строфа требует лаконизма, ведь в 2 стиха надо уложить законченную мысль.
Изменой слуга паладина убил: Убийце завиден сан рыцаря был.
Свершилось убийство ночною порой - И труп поглощен был глубокой рекой.
И шпоры и латы убийца надел И в них на коня паладинова сел.
И мост на коне проскакать он спешит, Но конь поднялся на дыбы и храпит.
Он шпоры вонзает в крутые бока - Конь бешеный сбросил в реку седока.
Он выплыть из всех напрягается сил, Но панцирь тяжелый его утопил. (В. Жуковский)
В. Рифма-эхо - своеобразная форма двустишия: за длинным стихом следует короткий, чаще всего - одно слово. Такие двустишия обычно встречаются в стихотворениях шутливых и сатирических, хоть и не только в них.
Я не поэт - и, не связанный узами С музами, Не обольщаюсь ни лживой, ни правою Славою. Родине предан любовью безвестною, Честною, Не воспевая с певцами присяжными, Важными Злое и доброе, с равными шансами, Стансами, Я положил свое чувство сыновнее Все в нее. (В.Курочкин)
2. Терцет (трехстишие) — с одной рифмой, проходящей через все три стиха (схема: ААА) — встречаются у нас редко. Гораздо более популярной, в связи с многочисленными переводами из «Божественной комедии» Данте, оказалась терцина.
Терцина – ряд трёхстиший с оригинальной рифмовкой. В них первый стих первой строфы рифмуется с третьим, второй стих первой строфы - с первым и третьим второй строфы, второй стих второй строфы - с первым и третьим третьей строфы и т.д. (схема: ABА BCB CDC…). Заканчивались терцины дополнительным стихом, рифмующимся со вторым стихом последнего трехстишия.
Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще. Но, благо в нем обретши навсегда, Скажу про все, что видел в этой чаще… (А. Данте)
Стилизация «под Данте»:
И дале мы пошли - и страх обнял меня. Бесенок, под себя поджав копыто, Крутил ростовщика у адского огня.
Горячий капал жир в копченое корыто, И лопал на огне печеный ростовщик. А я: "Поведай мне: в сей казни что сокрыто?"
Виргилий мне: "Мой сын, сей казни смысл велик: Одно стяжание имев всегда в предмете, Жир должников своих сосал сей злой старик
И их безжалостно крутил на вашем свете." Тут грешник жареный протяжно возопил: "О, если б я теперь тонул в холодной Лете!
О, если б зимний дождь мне кожу остудил! Сто на сто я терплю: процент неимоверный!" - Тут звучно лопнул он - я взоры потупил.
Тогда услышал я (о диво!) запах скверный, Как будто тухлое разбилось яицо, Иль карантинный страж курил жаровней серной.
Я, нос себе зажав, отворотил лицо, Но мудрый вождь тащил меня все дале, дале - И, камень приподняв за медное кольцо,
Сошли мы вниз - и я узрел себя в подвале. (А. Пушкин)