Языковая ситуация в Соединенных Штатах Америки

Теория языковой ситуации

За последние годы в связи с активизацией социолингвистических исследований проблема языковой ситуации оказалась в центре внимания лингвистов. Характерной в этом отношении является точка зрения В. А. Аврорина, считавшего эту проблему самой существенной и наиболее специфичной для современной социолинг­вистики и включавшего в понятие языковой ситуации всю функ­циональную сторону языка, т. е. складывающийся под влиянием социальных условий характер функционирования различных форм существования языка и их взаимодействие с другими языками во всех сферах жизни конкретной этнической общности [Аврорин 1973, 126—130].

В лингвистической литературе мы сталкиваемся с различными определениями языковой ситуации. Так, перечень некоторых па­раметров языковой ситуации дает Ч. Фергюсон, относящий тер­мин «языковая ситуация» к «общей конфигурации использования языка в данное время и в данном месте» и включающий в него такие характеристики, как количество и тип языков, используемых в данном ареале, количество людей, говорящих на этих языках, установки, которых придерживаются в отношении этих языков члены данного коллектива [Ferguson 1971, 157].

Существенный вклад в теоретическую разработку проблемы языковой ситуации внес Г. В. Степанов, предложивший понятий­ный аппарат, определяющий место этой категории в кругу соот­несенных с ней категорий. Исходным понятием является в этой концептуальной схеме внешняя (функциональная) система языка, охватывающая все виды дифференциации (варьирования) языка, возникающие под .воздействием внешних факторов (временных,

пространственных, социальных) и имеющих ту или иную функцию в социуме. Общей основой организации внешней (функциональной) системы языка являются языковое состояние и языковая ситуа­ция. Под языковым состоянием Г. В. Степанов понимает совокуп­ность всех видов его вариативности, как функционально нагружен­ных, так и не имеющих ясно выраженной функциональной на­грузки. Языковое состояние рассматривается при этом как некий парадигматический набор элементов, образующих функциональ­ную систему языка (диалекты, литературный язык, национальные варианты), взаимодействующих или не взаимодействующих друг с другом. Что же касается языковой ситуации, то под ней «пони­мается отношение языка (или его части), характеризующегося данным состоянием, к другим языкам или к другой части того же языка», проявляющееся в различного рода пространственных и со­циальных взаимодействиях (синтагматический план) [Степанов 1976, 30-31].

При описании языковой ситуации возникает необходимость в родовом понятии, которое было бы приложимо как к языку в це­лом, так и к любой его разновидности (литературный стандарт, его вариант, социальный или территориальный диалект), исполь­зуемой данным коллективом. В работах Л. Б. Никольского в этом значении используется термин «языковое образование». Другие авторы предпочитают термин «идиом», определяемый югославским лингвистом Д. Брозовичем как наиболее общий, качественно и иерархически нейтральный, лишенный специфических признаков [Брозович 1967, 3—5].

Если опираться на систему понятий, предлагаемых в предыду­щей главе, то наиболее общим и нейтральным является понятие социально-коммуникативной системы, включающее совокупность всех используемых данным языковым коллективом языковых си­стем и подсистем. Различные социальные и территориальные диа­лекты, используемые в условиях одноязычия в сочетании с лите­ратурным языком, а также различные языки, формирующие социально-коммуникативную систему двуязычного коллектива, являются компонентами социально-коммуникативной системы, или (что одно и то же) социально-коммуникативными подсисте­мами.

Определяя языковую ситуацию, следует иметь в виду, что речь идет об образовании, наделенном определенными признаками си­стемной организации. Причем эти признаки обнаруживаются как бы в двух измерениях: горизонтальном (имеются в виду системные связи между компонентами ситуации, определяемые их социально-функциональным распределением по сферам социальной деятель­ности) и вертикальном (имеется в виду иерархия социально-коммуникативных систем и их компонентов). Определение также должно содержать указание на наличие двух аспектов языковой ситуации (объективного, включающего сами языковые системы и связи между ними, и субъективного, включающего ценностную ориентацию членов данного коллектива, их установки в отношении

сосуществующих в данном ареале систем и подсистем языка). Таким образом, в самом общем виде языковая ситуация может быть определена как модель социально-функционального распреде­ления и иерархии социально-коммуникативных систем и подси­стем, сосуществующих и взаимодействующих в пределах данного политико-административного объединения или культурного ареа­ла в тот или иной период, а также социальных установок, которых придерживаются в отношении этих систем и подсистем члены со­ответствующих языковых коллективов [Швейцер 1976, 133—134; Швейцер, Никольский 1978, 102].

Одним из существенных аспектов рассматриваемой проблемы является типология языковых ситуаций. Этот вопрос нашел свое отражение, в частности, в работах Л. Б. Никольского, выделяю­щего экзоглоссные и эндоглоссные, сбалансированные и несбалан­сированные ситуации. Таким образом, различаются языковые ситуации, при которых взаимодействуют друг с другом социально-коммуникативные системы разных языков (экзоглоссные ситуации), системы одного и того же языка (эндоглоссные ситуации), функцио­нально равнозначные системы (сбалансированные ситуации) и системы, функционально дополняющие друг друга [Никольский 1976, 80—88].

Как отмечает Г. В. Степанов, языковую ситуацию в функцио­нальном отношении можно рассматривать в двух аспектах: се­масиологическом (изучение функций, которые выполняет та или иная языковая система или подсистема в разных социумах) и ономасиологическом (изучение того, какими системами выполня­ются разные функции в данном социуме). Иными словами, по­добно тому как языковой материал может быть рассмотрен в ракурсе от формы к значению и от значения к форме, социолингвис­тический анализ может осуществляться от языковой системы к социальной функции или, наоборот, от функции к системе. При этом число функциональных элементов может уменьшаться (дисфунк­ция), одни классы языковых систем (например, диалекты, вариан­ты) превращаться в другие (например, в разные языки), а некото­рые функции могут передаваться от одной системы другой (напри­мер, обиходно-разговорная функция может перейти от диалекта к устной форме литературного языка) [Степанов 1976, 142].

Попытаемся перечислить те параметры, которые могли бы лечь в основу типологии языковых ситуаций. Прежде всего, сюда от­носится социальный статус данного языка, варианта, диалекта, т. е. его положение относительно других языковых систем и под­систем, функционирующих в данном обществе. При этом следует различать официальный (юридический) и фактический статус той или иной системы. Первый определяется ее законодательно за­крепленным положением, а второй — суммой признаков, позволяю­щих судить о фактической роли языка (варианта, диалекта) в дан­ном обществе (количество говорящих, их социально-демографи­ческие характеристики, диапазон функционального использова­ния, наличие билингвизма или диглоссии среди его носителей, степень фактической реализации его официального статуса).

Не менее важен для описания языковых ситуаций учет объема и характера социальных функций, выполняемых компонентами языковой ситуации. Для этого необходимо определить степень использования данной коммуникативной системы в различных сферах человеческой деятельности (образование, наука, официаль­ное делопроизводство, обиходно-бытовое общение и др.), а также ее социально-коммуникативную роль, т. е. масштабы ее использо­вания в рамках данного языкового коллектива или же за его пре­делами в качестве средства местного общения, региональной, внут­ригосударственной и, наконец, международной коммуникации. Ср. предлагаемое В. А. Чернышевым разграничение языков-мик-ропосредников, обслуживающих относительно малочисленные группы населения в определенных узких сферах общения, и язы-ков-макропосредников, обслуживающих почти все слои разно­язычного населения во всех или основных сферах общения [Чер­нышев 1968, 208—211].

Среди параметров, характеризующих социальные функции язы­ка, особое место занимают те, которые американский ученый П. Гарвин относит к числу так называемых символических функ­ций [Garvin 1964, 521—523]. Речь идет о тех упомянутых в гл. I функциях, которые выполняет язык, играя активную роль в об­ществе и выступая в качестве социального фактора, оказывающего определенное влияние на общественную жизнь — объединяющей (unifying), выделительной (separating) и престижной (prestigious). Под объединяющей функцией имеется в виду та, которую выпол­няет данная система или подсистема, объединяя ее носителей в единый коллектив. Выделительная функция заключается в вы­делении данного языкового коллектива среди других и противопо­ставлении его им. Престижная функция связана с социальным престижем, которым пользуется та или иная языковая система.

Роль объединяющей функции можно проиллюстрировать при­мером национального литературного языка, который является одним из факторов, способствующих объединению и цементиро­ванию нации. Известно, например, что диалектные ареалы близ­кородственных языков (таких, как русский и белорусский, поль­ский и чешский, немецкий и нидерландский) представляют собой континуум, в котором принадлежность некоторых пограничных диалектов к тому или иному языку едва ли может быть определена на основе чисто лингвистических признаков. В таких случаях ориентация носителей этих диалектов на тот или иной националь­ный литературный язык наряду с культурно-исторической ориен­тацией данного коллектива играет важнейшую роль в его этниче­ской идентификации.

Выделительная функция тесно связана с объединяющей. Одна функция фактически предполагает другую. Объединение той или иной социальной или этнической группы предполагает ее выделе­ние среди других. И то и другое обеспечивает ее идентификацию, противопоставление ее «другим»,

3 А. Д. Швейцер 33

Особое место занимает так называемая престижная функция. Социальный престиж того или иного компонента языковой ситуа­ции предопределяет в значительной мере его влияние на другие компоненты, на коллективы их носителей, на общество в целом. В этом отношении характерен высокий социальный престиж ли­тературного языка, способствующий осуществлению языком его важнейших социальных функций. Понятие социального престижа отражает установки коллектива в отношении языка и лежащую в их основе ценностную ориентацию.

Понятие социального престижа самым непосредственным об­разом связано с субъективной стороной языковой ситуации. Дело в том, что наряду с функциональной иерархией, определяемой социально-коммуникативной ролью языковых систем и подсистем, существует и иерархия престижная, основанная на «престижном ранге» систем, сосуществующих в данном ареале. При этом необ­ходимо иметь в виду, что престиж языка или диалекта с точки зрения его носителя необязательно совпадает с его престижем с точки зрения носителя других языков и диалектов. Так, среди обследованных Дж. Гамперцем носителей норвежского диалекта Ranamâl этот диалект пользуется не меньшим, а в некоторых си­туациях и большим престижем, чем литературный язык Bokmâl. тогда как среди носителей последнего престиж Bokmâl значи­тельно выше престижа любого диалекта [Gumperz 1971, 165—166].

Наконец, при описании языковой ситуации нельзя не учиты­вать и некоторые специфические признаки самих сосуществующих языковых систем. Важно, например, иметь в виду наличие у того или иного языка разработанной системы письменности (ср. при­нятое в советском языкознании деление языков на бесписьменные, младописьменные и старописьменные). Чрезвычайно важен также диапазон функциональных стилей, присущих языку и отражаю­щих набор выполняемых им социальных функций и его социально-коммуникативную роль.

Другой существенной характеристикой языка в современном обществе является степень разработки и кодификации его норм. Для литературного языка чрезвычайно важна степень унификации его норм на различных уровнях, поскольку от этого в значительной мере зависит выполнение литературным языком его эталонной функ­ции. Так, языковая ситуация в Англии отличается от ситуации в Соединенных Штатах, в частности, тем, что британский вариант литературного английского языка характеризуется относительно высокой степенью унификации нормы на всех уровнях, тогда как в американском варианте отмечается широкий диапазон региональ­ной вариативности нормы на фонетическом уровне [Швейцер 1971, 41—51, подробнее см. в разделе об эндоглоссной ситуации].

Понятие языковой ситуации, несомненно, связано с опреде­ленным синхронным срезом. «Взаимоотношение функционально стратифицированных языковых образований, — пишет Л. Б. Ни­кольский, — изменяется во времени под воздействием общества и языковой политики и, стало быть, представляет собой некий про«

цесс. Этот процесс распадается на ряд состояний. Каждое такое состояние и есть то, что может быть названо языковой ситуацией» [Никольский 1967, 126]. Однако из этого не следует, что языковая ситуация подлежит изучению лишь в статике. Следует иметь в ви­ду, что состояние, именуемое языковой ситуацией, является про­изводным от определенных процессов, языковых и внеязыковых, и потому исчерпывающее описание языковой ситуации предпола­гает учет этих процессов. Так, весьма важен учет тенденций измене­ния соотношения языков, вариантов языка и диалектов в его динамике. Столь же существен учет социальных процессов, харак­терных для данного общества (например, динамика роста населе­ния, миграционных процессов, урбанизации и др.).

Следует подшить, что «существование каждой языковой ситуа­ции предопределяется многими факторами: собственно лингвисти­ческими, культурно-историческими, демографическими, геогра­фическими, экономическими, социально-историческими и поли­тическими (прежде всего, языковой политикой, осуществляемой государством в связи с решением национально-языковых проблем)» [Губогло 1972, 231]. Учет всего многообразия этих факторов, оказывающих прямое и опосредованное воздействие на языковую ситуацию, представляется совершенно необходимым. Особо следует остановиться на языковой политике, которая является не только одним из важнейших факторов, формирующих языковую ситуа­цию, но и ее существенным аспектом.

Одно из наиболее удачных определений языковой политики принадлежит В. А. Аврорину: «. . .система мер сознательного регулирующего воздействия на функциональную сторону языка, а через ее посредство — в известной мере также и на его структуру представляет собой языковую политику определенного обществен­ного класса, партии, государства» [Аврорин 1970, 10]. Это доста­точно точное определение, характеризующее объект, субъект и содержание языковой политики, можно, пожалуй, лишь допол­нить указанием на то, что языковая политика является частью общей политики государства, общественной группировки, партии, класса, социального института, т. е. деятельности, проводимой ими в своих интересах, во имя поставленных ими перед собой по­литических целей. Языковая политика никогда не носит самодов­леющего характера. Она всегда является составной частью того или иного более широкого политического курса — будь то поли­тика в отношении тех или иных классов и социально-территори­альных групп в национально-гомогенном государстве, националь­ная политика в многонациональном государстве или же, наконец, внешняя политика в отношении тех или иных стран или регионов.

Языковая политика может носить как конструктивный, или поощрительный, так и деструктивный, ограничительный харак­тер. В первом случае языковая политика направлена на расшире­ние функций языков и сферы их применения, на повышение их социально-коммуникативной роли, а во втором — на сужение их функций, ограничение сферы их применения, а порой — на пол-

35 3*

ное их вытеснение. Классическим примером конструктивной язы­ковой политики является языковая политика, проводимая КПСС и Советским государством. Цель этой политики формулируется в опубликованной в 1961 г. Программе Коммунистической пар­тии Советского Союза следующим образом: «. . .обеспечивать и в дальнейшем свободное развитие языков народов СССР, полную слободу для каждого гражданина СССР говорить, воспитывать и обучать своих детей на любом языке, не допуская никаких при­вилегий, ограничений или принуждений в употреблении тех или иных языков» ¹. Примером деструктивной, ограничительной язы­ковой политики является языковая политика царизма,составная часть его национальной политики, направленной на угнетение национальных меньшинств и подавление их культуры.

Следует также различать централизованную и нецентрализо-вапную языковую политику: первая обычно проводится государ­ством в общенациональном масштабе и носит обязательный харак­тер, тогда как вторая осуществляется на региональном уровне местными органами власти, отдельными партиями и общественны-ми течениями.

Наконец, необходимо учитывать и те параметры языковой политики, которые перечисляет Л. Б. Никольский: ретроспектив-ность (ориентация на противодействие изменениям) — перспек­тивность (ориентация на изменение языковой ситуации); демокра­тичность (учет интересов широких масс) — антидемократичность, (учет интересов элиты); интернационалистичность (учет интере­сов всех этнических групп) —националистичность (учет интересов лишь одной этнической группы) [Никольский 197(5, 117 —1181.

В разработке теории языковой ситуации сделаны лишь первые шаги. Думается, что на нынешнем этапе изучения этой проблемы прежде всего необходимо вооружить последователей детальной шкалой четко определяемых и однозначно трактуемых признаков, что позволит не только обеспечить адекватные описания той пли иной конкретной языковой ситуации, но и выработать единый метаязык для описания различных ситуаций в единых терминах. Разработка такого метаязыка продолжает оставаться актуальной задачей социолингвистики.