Я сказала ему, что я дам один ответ, чтобы помочь ему, но можно дать сотню ответов, каждый из которых будет не хуже других:
Божественным можно жить, но его нельзя определить…
Затем я добавила: «Но, как бы там ни было, раз вы спрашиваете, я отвечаю.»
Божественное – это абсолют совершенства, вечный источник всего сущего, который мы постепенно осознаем, будучи Им со времен извечных.
Как-то Амрита тоже мне сказал, что для него Божественное – это что-то просто немыслимое. Тогда я ему ответила: «Нет! Это тебе не поможет. Просто думай, что Божественное – это все (до самых крайних пределов, конечно), все, чем мы хотим стать в нашем самом высоком и освещенном стремлении. Все, чем мы хотим стать, это Божественное.» Он был так доволен! Он сказал мне: «О! вот так становится легко!»
Но когда смотришь — когда смотришь на это, выйдя из ментальной активности, когда смотришь на переживание, которое имеешь — то спрашиваешь себя: «Как сказать об этом? Как объяснить это?»… Самое близкое, самое приемлемое: этим «нечто» мы стремимся стать, мы инстинктивно и спонтанно вкладываем в это все, что мы хоти, чтобы это существовало, все самое чудесное, что только можно вообразить, все, что является объектом интенсивного (и невежественного) стремления, все это. И с этим вы приближаетесь к «нечто» и… В конечном счете, контакт происходит не через мысль; контакт происходит через что-то ТОЖДЕСТВЕННОЕ в существе, что пробуждается через интенсивное стремление. И тогда, как только произошел этот контакт — это слияние — хотя бы на секунду, тогда нет больше необходимости объяснять: это что-то, что накладывается абсолютным образом, вне и за пределами всякого объяснения.
Но чтобы придти к этому, каждый вкладывает в это все, что легче всего ведет его к нему.
И когда имеешь это переживание, в момент этого слияния, этого соединения, для сознания очевидно, что только тождественное может знать тождественное, и, следовательно, это доказывает, что Это здесь [Мать указывает на сердечный центр]. Это доказательство того, что Это здесь. И через усилие стремления Это пробуждается.
Когда я получила его вопрос, было так, как если бы этот человек говорил мне: «Да-да, все это очень хорошо, но, в конце концов, что же такое Божественное?» Тогда я прочла его письмо, и было такое тотальное молчание, всего, и словно ЕДИНСТВЕННЫЙ взгляд — единственный взгляд, охватывающий все — который хочет видеть… Я вот так и смотрела, пока не пришли слова. Тогда я написала: «Вот ОДИН ответ.» — Их может быть сотня… и один не хуже другого.
И, в то же время, когда я смотрела на это «нечто», что надо определить, была полная тишина, повсюду, и огромное стремление [жест поднимающегося пламени], и все формы, которые принимало это стремление. Это было очень интересно… История стремления земли… к чудесному Неизвестному, которым мы хотим стать.
И каждый — каждый, кто был предназначен сделать это соединение — в своей простоте думал, что мост, сделанный им – единственный. В результате: религии, философии, догмы, кредо — сражение.
В общем и целом, это очень интересно, очень очаровательно, с Улыбкой, которая смотрит, о! эта Улыбка… смотрящая. Это Улыбка словно говорит: «Как вы все усложнили! Тогда как это может быть таким простым.»
Буквально можно сказать следующее: «Столько усложнений для чего-то столь простого: быть самим собой.»
(молчание)
А что ты думаешь, что такое Божественное?
Я не знаю, я никогда не задаю себе подобных вопросов.
И я нет! Я никогда не задаю себе этого вопроса. Ведь как только возникает необходимость знать, спонтанно появляется ответ. И ответ не словами, которые можно обсуждать, это ответ… нечто вот так: вибрация. Сейчас это почти постоянно.
Конечно, люди создают трудности (я думаю, что они должны любить трудности, поскольку…), что касается всего, по МАЛЕЙШЕМУ поводу, всегда есть море трудности. Так что я все время говорю: «Спокойно-спокойно-спокойно — будьте спокойными.» И самое тело живет в трудностях (кажется, оно тое их любит!), но внезапно клетки начинают петь их ОМ… спонтанно. И тогда это как детская радость во всех клетках, которые говорят [с тоном изумления]: «Ах! действительно, мы можем делать это? Нам позволен делать это!» Это трогательно.
И результат немедленный: это великая Вибрация, мирная, все-могущественная.
Что касается меня, если бы я не была под постоянным давлением всех окружающих меня людей, я сказала бы: «Зачем вы хотите знать, что такое Божественное? Что это вам даст! — Только станьте им!» Но они не понимают шуток.
— Я хочу знать, что такое Божественное.
— Ну нет! Это совершенно бесполезно.
— «А?», - переспросят они с возмущенным видом, - «Это не интересно??»
— Нет необходимости знать это: надо СТАТЬ им.
Они, я имею в виду подавляющее большинство интеллектуалов, они не могут понять, что можно делать что-то или быть кем-то, не зная, что это.
Если любишь пошутить, можно сказать еще вот что: «Вы ближе всего к Божественному, когда не знаете, кто вы.»[80]
*
* *
(Чуть позже Мать читает письмо Шри Ауробиндо от 25 января 1935 г., по поводу русского коммунизма и духовности.)
Я знаю, что русские объясняют недавнюю склонность к духовности и мистицизму явлением упадка капиталистического общества. Но искать, сознательно или нет, экономическую подоплеку во всех явлениях человеческой истории — это часть большевистской доктрины, рожденной заблуждением Карла Маркса. Природа человека не так проста и имеет не одну струну — она имеет множество линий, и каждая линия вызывает свою потребность в нашей жизни. Духовная или мистическая линия — одна из них, и человек пытается удовлетворить ее различными способами, с помощью всевозможных предрассудков, невежественной религиозности, спиритизма, демонизма и чего угодно еще; в своих более освещенных частях — с помощью духовной философии, высшего оккультизма и остального; в своей высочайшей части — путем единения со Всем, Вечным или Божественным. Тенденция к поиску духовности началась в Европе с отвращения от научного материализма девятнадцатого века, неудовлетворенности мнимой все-достаточностью рассудка и интеллекта и ощущения чего-то более глубокого. Это явление возникло перед войной [1914 г.], как раз тогда, когда не было коммунистической угрозы, и капиталистический мир был на высоте своего успеха и триумфа; это явление пришло скорее как протест против материалистической буржуазной жизни и ее идеалов, а не как попытка служить ей или возвеличить ее. Послевоенное крушение иллюзий укрепило эту тенденцию и одновременно противостояло ей — противостояло из-за того, что послевоенный мир погрузился в цинизм и чувственную жизнь, либо в движения, наподобие фашизма и коммунизма; укрепило благодаря тому, что у более глубоких умов, все более неудовлетворенных идеалами прошлого и настоящего, со всеми их ментальными, витальными или материальными решениями проблем жизни, оставался только духовный путь. Верно, что европейский ум слабо освещен по этим вопросам и забавляется витальными «блуждающими огоньками», подобными спиритизму и теософии, либо снова впал в старую религиозность.; но более глубокие умы, о которых я говорю, перешагнули через это или прошли через это в поисках более великого Света. Я встречался со многими, и описанные мною тенденции очень ясны. Они приходят изо всех стран, и только меньшинство — из Англии или Америки. Россия — это другое дело; в отличие от других стран она задержалась на средневековой религиозности и не прошла не через один период протеста, так что, когда пришел протест, он принял, естественно, антирелигиозную атеистическую форму. Только когда будет исчерпана эта стадия, русский мистицизм сможет ожить и примет не узкое религиозное, а духовное направление. Верно, что перевернутый с ног на голову мистицизм породил большевизм, и его предприятие является скорее догмой, чем политическим делом, и скорее поиском секрета рая на земле, чем построением чисто социальной структуры. Но по большей части Россия пытается сделать на коммунистическом базисе все то, что надеялся достичь идеализм девятнадцатого века — и провалился — посреди конкурентного индустриального мира или вопреки ему. Преуспеет ли действительно Россия? Это покажет будущее, поскольку пока все то, чего она достигла, приобретено насилием и жестким контролем, и это еще не кончилось.»
Шри Ауробиндо, 25 января 1935 г.
Какая чудесная ясность видения! И полное видение, ничего не забыто.
Каждое слово наполнено смыслом.
Сейчас вещи идут быстро. Он ясно видел это: все идет так, как он сказал, вещи быстро развиваются.
А американцы!… Они заявляют, что хотят начать «кампанию по разоружению», а сами не чувствуют, что это возможно: они полны страха и недоверия; так что их «решение» — продавать оружие всем! [Мать смеется] с идеей, прежде всего, заработать деньги, а затем «уравнять» всех!