Я пришла, а моя работа не сделана! Вот эту работу надо сделать [Мать указывает на пакет с корреспонденцией]… Теперь ночь начинается в 23 часа, без ужина и, конечно, нет речи об отдыхе, нет больше вечернего моциона, так что… И люди и люди и люди — и добрая четверть из них уходит неудовлетворенной, поскольку у меня не нашлось времени принять их.
Думаю, что это из-за того, что в течение всей моей жизни до сорока лет я была, пожалуй, самой пунктуальной личностью в мире: я всегда была «минута в минуту» — возможно, что-то во мне гордилось, из-за чего я теперь получаю хорошие шлепки!
Вот так.
Но совершенно точно, что как только выходишь из привычного ментального ритма с мыслями (я говорю о теле), как только тело вышло из этого, у него появляется необычайная выносливость. Особенно усложняет все мысли, опасения, старые привычки и все такое…
января 1968
Я хотела показать тебе кое-что, а потом забыла. Может быть, ты уже видел это? Это то, что я говорила М многие годы тому назад по поводу «Савитри»; он записал это по-французски, и совсем недавно (три-четыре недели тому назад) он показал мне то, что записал… И так получилось, что он показал этот текст не только мне, но и другим (!), и тогда его перевели на английский, и теперь они хотят, чтобы я прочла его, чтобы они могли прокрутить запись на Плэйграунде. Я хотела бы пересмотреть текст на французском вместе с тобой, но они хотят по-английски. Английский не очень-то подходит, но это ничего не значит… Они все наполнены энтузиазмом, довольны — мне же не нравится это, поскольку имеет такую личную форму.
Ты видел этот текст на французском языке?
Да, видел.
И что?
Он определенно ухватил что-то из твоей вибрации. Это чувствуется. Но я не знаю, как этой выйдет, когда ты просто повторишь… Если бы ты сказала ЧТО-ТО НОВОЕ о «Савитри»?
А!… Ну, конечно же, я теперь не та же самая личность! Я не говорю то же самое — это невозможно. Невозможно. Я смотрела; в действительности вся эта история вернулась сейчас как иллюстрация громадной разницы — громадной, просто колоссальной разницы — в состоянии сознания. Сейчас для меня это [эта запись о «Савитри»], это такое личное видение вещей… Вчера у меня был интересный день с этой точки зрения.
Физическое эго разрушено, и сейчас вот так [жест: руки раскрыты к высотам]… Это кажется ему диковинным! Я не знаю, как объяснить. Этот способ ставить себя в центр всего и смотреть на все из этого центра, это кажется таким… Ты понимаешь, сознание распростерто, оно настолько же здесь, насколько и там, там, и оно приводит все ко всевышнему, центральному Сознанию [Мать сводит руки, образуя над головой треугольник, вершина которого обращена ко Всевышнему], действующему как Прожектор — неизменный, всемогущественный прожектор, освещающий все одним и тем же образом, без всякой личной реакции.
И последние пережитки — вчерашние кажутся последними, они вызваны тем текстом, который меня попросили прочесть… Конечно, когда я говорю, я говорю «я», поскольку говорит тело, но нет ощущения «я», есть… Это очень трудно объяснить. Но, в конце концов, в связи с этой историей я сказала: «А! Но как, как это может быть, когда это не я? — Нет меня, это не я!» И одновременно было это Сознание свыше, и оно сказало: «Нет личным реакциям — нет ‘меня’ — и если что-то должно быть сделано, пусть оно будет сделано.» И в течение часов и часов было такое особенное состояние, в котором все… Это были как некие пережитки, куски корки, я не знаю; куски чего-то несколько отвердевшего или ссохшегося, что было стерто в порошок, и нет ничего, есть только эта Великая Вибрация [жест: два больших крыла, взмахивающих в бесконечности], такая мощная и такая спокойная — весь день. И некое восприятие, что жизнь в той форме, как она есть сейчас, кажущаяся личной, существует только для действия — только в целях действия, для необходимости действия; и не должно быть реакций, только инструментальное действие — действие согласно всевышнему Импульсу, без реакций. И это восприятие было таким ясным, что все-все воспоминания были упразднены, и все больше упраздняются, так что это теперь не более чем… некая масса вибраций, организованных таким образом, чтобы делать то, что нужно делать в целом, чтобы все было подготовлено и… [жест восхождения] росло, стремилось все более и более к… трансформации.
Так что трудно говорить из-за этой старой привычки (может быть, также необходимости, чтобы тебя поняли) использовать слово «я» — что значит «я»? Это больше не соответствует ничему, кроме как видимости. И эта видимость — единственное противоречие. Вот что интересно: эта видимость явно противоречит истине; это нечто, что еще подчиняется старым законам, по крайней мере, в своей видимости. И из-за этого я вынуждена говорить определенным образом, но это не соответствует — не соответствует состоянию сознания, нисколько… Есть текучесть, широта, некая тотальность, и особенно ощущение (это все сильнее), что это [тело] должно становиться ВСЕ БОЛЕЕ ПЛАСТИЧНЫМ — пластичным, текучим, так сказать, так чтобы без сопротивления и искажения выражать видение — настоящее видение, истинное состояние сознания. И именно эта возможность текучести, пластичности становится все более очевидной для сознания, но только, только с чем-то внешним, что… что становится все больше и больше как иллюзией. И, однако, все же это то, что видят другие, что они понимают, знают и называют «мной». И это действительно стремится, старается приспособиться все больше, но… время все еще, кажется, имеет свое значение.