Началась война. Многие сотрудники ушли на фронт, и мало кто потом возвратился. Так, навечно ушел Иван Артемович, Идрис, другие-Работы прибавилось.
Появился сыпняк - сыпной тиф. Мне дали для обслуживания дополнительный далекий район. Ехать туда надо было целый день - приезжала только к вечеру. Помню, приехала я в одно селение, а там почти за каждой дверью трясучка. Я в медпункт, а там полнейшее безобразие: беспорядок, и все завалено кукурузой или еще чем-то. Фельдшер и хинизатор (жена и муж) никакой работы не проводили, занимались, мерзавцы, видно, только своими делами...
Возвратившись к себе, я в самой категорической форме поставила перед республиканской санэпидстанцией вопрос о недопустимости дальнейшей работы этих медработников и добилась того, что их сняли. В этот аул был направлен другой фельдшер (помню, что он был из Тамбова), и работал он хорошо.
Помню, как-то ночью к нам домой приходят вооруженные солдаты (двое или трое) и приказывают мне одеться и идти с ними. На вопросы: куда и зачем - не отвечают. Оделась и пошла. Петя и Леля остались, конечно, в сильном беспокойстве и недоумении... Оказалось, приехало какое-то начальство и решило срочно ночью собрать всех нужных ему людей и провести совещание.
Через некоторое время полностью закрыли малярстанцию и всех нас в срочном порядке отправили на трудовой фронт. Я знала, что это было сделано неправильно. Медицинские учреждения и особенно такие, как наше, связанное с эпидемическими заболеваниями, полностью закрывать было нельзя, но горздравотдел не воспрепятствовал этому. Работа была, конечно, трудная, условия тяжелые.
Жили в землянках-палатках. Питание, разумеется, было плохое (помню, что еду варили в больших чугунках). Все были худые, вообще ужасные, было много больных. Я не копала, была медработником. Но и для меня работы было много. Помню, что некогда, да и негде было присесть отдохнуть. Заниматься приходилось всем: от простых перевязок до микроскопирования и инъекций. Делать инъекции я тогда наловчилась так, что буквально с закрытыми глазами могла попасть в вену. Но все же нас отправили туда неправильно, и я через определенное время стала писать по этому поводу письма в республиканскую санэпидстанцию. Но, как выяснилось потом, эти письма не доходили до места. Бдительные цензоры уничтожали их, очевидно, по указанию начальства. И в республиканской СЭС более полугода ничего не знали об этом. Наконец, я сообразила передать свое письмо в республиканскую СЭС прямо в руки знакомой больной, отправляющейся назад для лечения. Она отправила это письмо прямо в Махачкале. И только после этого пришло указание возвратить назад медперсонал, находившийся на брони, что и было сделано. Но не все вернулись оттуда. Помню, что заболел и умер от сыпного тифа наш знакомый, хороший человек - врач из Нижнего Казанища Сарнавский. У него осталось тогда двое детей. Он был похоронен на кладбище в Буйнакске рядом с моей матерью и Эдуардом. Я продолжила работу в малярстанции. Через некоторое время мне вручили медаль "За оборону Кавказа».
Да, работа в те годы была нелегкой. Лошадей на малярстанции уже не было, их забрали для нужд фронта. А бывать на местах нам надо было. И был установлен такой порядок, что при необходимости или по нашему требованию нам из района присылали лошадей, и мы ехали к больным. С возвращением всегда были, разумеется, трудности. Помню такой случай. Мы с Марией Калякиной почти весь день провели в одном из селений, к вечеру нам дали лошадей для возвращения. Но возчик провез нас только на полпути: когда показались рельсы железной дороги, буркнул что-то типа, что здесь мы и сами можем дойти до города, а сам куда-то торопится, после чего высадил нас и уехал. Была уже ночь, и нам ничего не оставалось как идти по шпалам. Мы прошли уже довольно далеко, как вдруг заметили впереди себя приближающийся к нам огонек. Оказалось, это шел обходчик с фонарем. Узнав, кто мы и куда идем, он сказал, что идем мы в противоположном направлении, то есть, в сторону Махачкалы. Пришлось возвращаться назад. Кажется, только к утру, подошли к Буйнакску.
На малярстанцию в те годы на некоторое время вновь возвратилась работать Людмила Леонидовна, с которой я начинала свою врачебную деятельность в Дагестане. У нее был сын, к тому времени ставший подростком. Но мальчик был не совсем здоров. Мог, например, внезапно и надолго уйти в себя, не отвечать на вопросы. Это все, конечно, волновало Людмилу Леонидовну, она неоднократно показывала его врачам, но все безрезультатно. Тогда она обратилась к одной старой женщине, лечившей заговором. И она сказала ей, что надо сделать следующее. Одной или, в крайнем случае, с самым близким надежным человеком пойти ночью за город к речке и там прочитать то ли молитву, то ли заговор и какую-то вещь, взятую из дома, бросить в реку и затем повернуться и, ни разу не оборачиваясь, возвратиться домой, где сын должен ждать ее. И, придя домой, сказать ему твердым голосом: «Ложись спать!-. Людмила Леонидовна обратилась ко мне с просьбой о содействии ей в этом деле, и вот мы с ней глубокой ночью пошли через весь город к реке за Кавалер-Батареей. Она сделала все, что ей было сказано, и мы пошли назад. Идти было, конечно, жутко: и туда, и обратно. Но мы все же прошли всю обратную дорогу не останавливаясь, как и было велено. Придя домой, Людмила Леонидовна сказала сыну твердым голосом те простые слова, и это помогло. Мальчик стал как бы поправляться, лучше учиться и вообще то, что было, как бы постепенно ушло от него. Он хорошо окончил школу, потом поступил в институт, по окончании которого какое-то время работал здесь, в Дагестане - в Каспийске. Такой был случай.
На войне погиб Станислав. Он был призван в армию в самом начале войны. И вскоре пришла весть о его смерти.